Александр Прозоров - Слово шамана [= Змеи крови]

Отсюда татарские пушки стали уже видны. Охранявшие их пешцы, на диво, не разбежались при виде отряда кованой конницы, а выстроились в два ряда, выставив перед собой пики.

— Москва-а! — закричал князь, опуская рогатину до уровня басурманской груди.

— Москва-а-а!!! — подхватили сзади громкие голоса.

В этот момент Андрей Васильевич краем глаза заметил какое-то движение по правую руку от себя, повернул голову и обнаружил налетающий сбоку татарский отряд. Степняки, злобно оскалившись, высоко подхватив копья, мчались молча, и до них оставались считанные шаги. Князь успел только извернуться в седле, пытаясь направить рогатину на неожиданного врага, прикрыться щитом. Копье врезалось в самую середину тополиного диска, пробив и щит, и держащую его руку насквозь, и князь Можайский, от сильного толчка и неудобной позы, вылетел из седла. Больно дернуло за ногу правое стремя, татарское копье выскочило из руки — так же выскочила своя рогатина. От удара спиной о землю из груди на мгновение вышибло дух — Андрей Васильевич увидел, как прямо ему на голову опускается шипастая конская подкова, изо всех сил дернулся в сторону…

…Когда он пришел в себя, то сразу почувствовав густой кислый запах, перемешанный с вонью мокрой шерсти и горелого мяса. Страшно болело левое плечо и непривычно мерзли ноги. Он согнулся, пытаясь подняться — и не смог этого сделать. Оказывается, руки были выкручены за спину и туго связаны, доспех — снят, как и толстые юфтовые сапоги. Голая голова упиралась в чей-то мягкий живот.

— Так где палаты княжеские? — услышал он вопрос, сопровождаемый нечеловеческим криком, закашлялся.

Спустя несколько мгновений над ним склонилось желтое узкоглазое лицо, осклабилось:

— Живой…

Князя подхватили, выволокли из кучи человеческих тел и кинули на потертый ковер.

— Во, еще один оклемался.

Они находились в татарском шатре. Войлочный потолок с округлым отверстием наверху, горящий прямо перед глазами очаг, в котором грелись, ожидая своего часа, железные прутья.

Рядом валялся, воя от боли, мужчина с подпаленной бородой и обгорелыми глазами. Руки связаны за спиной. Похоже, сын боярский, попавший в полон вместе с ним.

За полыхающим в выложенном камнями круге костром сидело трое татар. Один толстый, с большими мешками под глазами и издалека слышимой одышкой, Другой светлокожий, усатый, среднего возраста крымчанин с черными густыми кудрями и острым носом, третий — бритый на немецкий манер, широкоплечий и на диво большого роста.

— Развяжите меня, — потребовал полонянин. — Я князь Можайский Андрей Васильевич. Негоже меня, как смерда простого, на веревке держать.

— То я решу, волю тебе давать, али на поводке, как ишака лягучего водить, — скривился черноволосый. — А твое место на коленях предо мной, царевичем рода чингизидова, стоять.

— Ну, вот вам и князь, — поднялся во весь рост бритый татарин. — Коли еще хотите получить, посылайте для этого сотен десять нукеров, дабы дом княжеский окружили, и обитателей его отдельно повязали. Иначе татары их в общей куче потеряют.

Тирц вышел из шатра, поманил пальцем Гумера. Десятник Алги-мурзы, подвел русскому оседланную кобылу, затем тоже вскочил в седло и вместе со своей полусотней помчался следом за Менги-нукером.

Получившая уже более сорока попаданий северная башня все еще стояла, но уже заметно покосилась. Многие бревна, перебитые ядрами, либо провалились внутрь, либо торчали наружу, открывая темные щели. На пушечный огонь она уже не огрызалась — и только стрельцы со стен время от времени палили порох в надежде, что каким-то чудом пищальные пули смогут достать до проклятых басурман.

— Пора, — кивнул Тирц. — Еще залп, и можно атаковать. Гумер, рассылай своих людей по мурзам и беям, пусть собираются сюда. Пора заходить к русским в гости.

Физик закрыл глаза, пригладил ладонями лицо, словно совершал намаз и тихо-тихо позвал:

— Иди сюда.

Голем, по приказу создателя ожидавший на развалинах монастыря, пока с него стечет вся вода, дрогнул и двинулся к городским стенам. Из Чернигова послышались испуганные выкрики, молитвы, но они лишь позабавили Менги-нукера, спокойно ожидающего свое детище.

Грохнул залп из бомбард — башня опять содрогнулась, натужно заскрипела, но выстояла. Ненадолго.

— Разрушь ее, — указал вперед Тирц, и глиняный воин перешагнул залитый водой ров. Он схватился за верх башни, затряс ее со всех сил, роняя вниз людей, пушки и отдельные бревна, оторвал дощатый помост и кинул его в воду.

Со стен началась беспорядочная стрельба — но отдельные мелкие пули и дробины бесполезно застревали в вязкой глине, не причиняя монстру никакого вреда. Он наклонил башню к себе, заставив полоситься оставшиеся без опоры стены, всей массой навалился сверху, опрокидывая ее в ров, принялся топтать, окончательно переламывая вместе с оставшимися внутри стрельцами в бесформенное месиво, несколькими сильными ударами кулаков обрушил близкие участки стен и решительно двинулся по улице вглубь города.

Татары, что поначалу, боясь попасть под летящее вниз бревно или пушку, держались подальше, радостно взвыли и рванули вперед, за ним, перехлестывая за полузаваленный ров и через широкий пролом врываясь в город.

Послышался хлопок выстрела — Тирц взвыл с страшной боли в ногах, упал на землю, катаясь по ней судорогах под звуки беспорядочной стрельбы. Это стрельцы под командой боярина Анастасова, успев понять, где собираются прорвать стену басурмане, начали строить поперек улицы баррикаду и приволокли сюда три пищали с приречных башен. Но закончить свое укрепление не успели.

Картечный залп из трех стволов, каждый из которых выплевывал ведро жребия, снес и земляное чудище, и первые ряды басурман. Затем стрельцы начали пальбу из ручных пищалей — и заставили идущие по улице татарские сотни попятиться назад.

Но степняков было слишком много, тысячи и тысячи против трех сотен русских. Они обошли баррикаду по соседним улицам, окружили защитников, и стрельцам осталось только продать свою жизнь как можно дороже. Где-то еще дальше молча рубились против незваных гостей боярские дети, но и их было слишком мало…

«Гость дорогой», как время от времени называл полоненного князя веселящийся Девлет-Гирей, по-прежнему валялся в шатре бея со связанными руками, босой и с кровоточащим плечом. Сами татары, в ожидании окончания штурма, съели на двоих целого ягненка, и теперь попивали кофе, горький аромат которого перекрывал даже вонь подмокших войлочных подстилок и вареного мяса.